Амелин Ростислав Максимович (р. 1993) – поэт и современный художник. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького – отделение художественного перевода. Публиковался на портале «Textonly» и «Полутона», в журналах «Воздух» и «Знамя».Автор двух поэтических сборников – «Античный рэп» (2015) и«Ключ от башни. Русская готика» (2018). Живёт в Москве.
*
к нам едут багровые фуры в смешных гирляндах
по синему снежному лесу при полной ночной луне
и с ними приходит праздник как свет бриллиантов
подколокольчиков нежный звон в холодной большой стране
по телевизорам всех квартир показывают их путь к нам
в колонках ходит мелодия до боли в груди знакомая
чтобы в бенгальском свете когда дети смотрят Путина
в их пластиковых стаканчиках в полночь играла Кола
пока отъезжают фуры при выключенных гирляндах
с бутылочками газированной нефти по выгодной всем цене
которой нам стоит праздник который уходит обратно
по синему снежному лесу при полной ночной луне
*
Пока человечество
тратит последние средства
на производство себя из глины
используя жизнь, богатую витаминами
на минеральных поверхностях
в то же время
где-нибудь во вселенной
спит прекрасная девица
ничего не зная об этом
видя сны про царевну
на хрустальной постели
в комнате с кондиционером
пока все, что я так любил
становится едой для других
таких же, как и ты
я пишу тебе и смотрю в окно
самой высокой комнаты
не видя городов и растений
из-за белых дюн облачной империи
величавых узоров снега на стеклах времени
а на другой планете
в далекой системе
всегда +20, безветренно
океаны пресной воды
и совсем нет снега
*
Феспид, сын Евклида, любит читать отцовские свитки:
«возьмем луч О, отец, и М, мать, на каменной плитке
лучи М и О пересекаются в точке Я углом 90
и удаляются от меня, вроде все просто
и упираются в плиточный край, гипотенуза
сумму квадратов катетов посчитай, скушай арбуза
вот треугольники: М О Я – грязная плитка
и на земле: М1 О1 Я1 – семья, сад и калитка
ОСТАНОВКА У ДУБА
есть тайный монастырь, туда путь долог: тропинок много, часты тупики… где я прошел, поставив треугольник, там – ничего. там, где стоят круги – идут особые природные пейзажи: вот дуб отдал последние листки, а позади, на каменистом пляже, цветут еще живые ноготки, и облепихи в солнечном тумане (когда у солнца смуглый желтый цвет) переползают вниз по склону через камни, которым много сотен тысяч лет, а над водой, в сирени и лазури, сверкает ляпис – блеск летучих рыб, и видишь запись отшумевшей бури на облаках… не только кучевых, там дальше перистые, с каплей ртути, и фосфор, но не яркий, как нефрит, и чей-то сладкий голос “ялюблютебя” из песка под солнцем говорит – все это слева… справа, после глины, иной пейзаж: открыты окна, дом… полуповаленный, но не такой старинный, как это кажется на первый взгляд. потом… за домом сад: там в землю врыта ванна… в ней водомерки ходят по воде, налитой на полив крупнокачанной капусты… рядом, на седьмой гряде, растет клубника… усики из сена, а сверху яблоки, Зеленый Богатырь, прививкой на антоновке священной как Игдрасиль раздразнивают ширь своей зелёностью, незрелой и тяжёлой… из дома радио: “Маяк. вам говорит Москва…”, и музыка звучит как перед школой, среди детей, замученных на вид, но только внешне… это то, что справа… а позади туман и гололед… тропинка хрупкая ведет, как от сустава, от камня преткновения, вперед… там, впереди, овраг, весь путь в крапиве… и надо аккуратно, по чуть-чуть, идти насквозь, вон к той плакучей иве, чтоб у ручья под ней передохнуть… есть вид на лестницу: зигзаги, и не ясно, где окончание… в куриной слепоте по деревянной лестнице прекрасно идти вдвоем; на некой высоте захочется назад, и развернуться… но это можно: важно, если что, закрыть глаза – и резко улыбнуться, чтоб шум в ушах твой страх перед «ничто» затмил собой. Глубокое дыханье, и первый снег на ветке, где снегирь… прыг – остается только очертанье… и в очертанье – тайный монастырь. Но я в нем не был, это просто образ!) Может, и там туман и гололед, а я надеюсь. В общем, приспособлюсь… в конце концов, не первый раз. Полёт сонливой мухи выглядит печальней, чем есть по сути: да, она жужжит, как полудохлая, но делает гениальный, спасительный виток на тот самшит, где меньше снега – так и здесь, скорее всего, всё так… я ставлю жирный круг на этот дуб. Земля под ним – теплее, а там посмотрим… если видишь вдруг какой-то странный, необычный камень, или кусок разрушенной стены, оставь свой знак, чтоб не ходить кругами, когда захочешь выбраться из тьмы.
*
добро и зло как две сестры
играют в ад и рай
– неси знамена, жги мосты
воруй и убивай
– а ты страдай и умирай
строй храм, сажай цветы
и, если спросят, повторяй
что виновата ты
*
был телефонный разговор
я говорил большие пошлости
и вымирая слушал глупости
от этих глупостей все колкости
которые обычно рядом
оставили меня в беспомощности
в отравленности неким ядом
и я не мог сказать о ревности
что сделала мою жизнь Адом
и не сумел сказать о нежности
которая в своей погрешности
растет бессмертным
бесконечным садом
я не сказал об этой вечности
я был отравлен неким ядом
когда внимал о человечности
о том что грубостей не надо
о возмутительнейшей пошлости
о непохожести и скромности
о недостаточности сдержанности
я вымираю до сих пор
и вот ко мне вернулись колкости
все они топчутся по саду
с неубавляющейся громкостью
кричат в нем ПОШЛОСТЕЙ НЕ НАДО
и там, где прорастали нежности
среди оставленности Ада
теперь рождаются лишь мерзости
как у Бодлера и де Сада
и все цветы в этой кромешности
теперь воняют как из зада
я не держусь за человечности
которые с неосторожностью
подходят к выжженному саду
и говорят большие глупости
как я могу ответить нежностью?
я говорю им о нелепости
о том что пошлостей не надо
о возмутительнейшей глупости
о непохожести и скромности
о недостаточности сдержанности
так забывая об отверженности
*
Душа, попавшая в это тело, зачем ведешь себя как бактерия, как паразит на уставшем дереве, ветвь омелы?
Ты навязала свое дыхание; присвоив сок для его деления, ты распускаешь цветы, которые воняют телу.
Его инстинкты, тебе не важные, ты заместила печальным пением, ты успокоила тело зрением, ему не нужным!
Ты обманула его «спасением», которое только тебе и светит; да, ты легко можешь эти вещи, ведь ты прекрасна.
Я не могу наблюдать без трепета, как ты опутала это дерево; оно уже не способно к прежнему, все соки выпиты.
Ты – торжество, под тобой – смирение, но я люблю тебя больше жизни, которой ты не даешь движения, зная дело.
*
мы зовем эту реку Москва
тут бобры строят хатки
а на том берегу
где охотятся чайки
эту реку зовут Любовью
друг на друга глядят
и целуются голуби
и под звон колокольни
там поют про Любовь
как она горяча
там не видно, что тут
не целуются голуби
друг на друга не смотрят
колокола молчат
только изредка бьется
по кому-то набат
и Любовью зовется
совершенно другое
*
когда тяжелое позади
а страшное – впереди
открой часовню в своей груди
и помолиться туда зайди
и тех, кто хочет зайти, пусти
ночь темная на пути
глаза закрой и во тьму смотри
она внутри, но и путь внутри
на свет, который несется прочь
…
но если там есть часовня, ты
зайдешь переждать в ней ночь
когда тяжелое впереди
а страшное – позади
закрой часовню в своей груди
и никого туда не води
а тех, кто не хочет уйти, веди
на выход – вам по пути
